Поразительный консонанс гения 16-тилетнего юноши и интеллектуальной интуиции сорокалетнего мыслителя. Но, видимо, именно в те годы тень катастроф, отбрасываемая ими из будущего, достигла той черты, где её начинают замечать те немногие, кто наделены даром так или иначе предвидеть события. На этот раз произошла бескомпромиссная перемена всех вывесок, и образ Божий, воплощенный (по православной вере) в царе, был беспощадно сожжен в революционном огне.
СИЛУЭТЫ СОВРЕМЕННИКОВ В ИНТЕРЬЕРЕ ВЕКОВ
(продолжение. Начало в № 2-3/2023 и сл.)
Русская Реконкиста и краса Третьего Рима
На Руси попытка великого князя владимирского Андрея и его тестя Даниила Галицкого объединить русских князей на восстание против монголов была предана его братом Александром, донесшим об этом в Орду. Батый вознаградил его за донос Великим княжеством Владимирским и отправил две карательные экспедиции, против мятежников. В Юго-Западной Руси моголы успеха не добились, выстроенный Даниилом город-крепость Холм оказался им не по зубам. Но в Северо-Восточной они полютовали всласть. Войско князя Андрея было разбито в неравной битве под Переславлем, и раненый князь с немногими людьми ушел в Новгород и далее в Швецию. А «благоверный» братец его, обласканный ханом, побратался по монгольскому обряду с сыном Батыевом Сартаком и теперь уже полумонголом вернулся на Русь и сел на стол преданного брата. Однако по долгоруковской своей хищности и по ханской дружбе оставил за собой и Новгород, и когда они дважды восставали против монгольских баскаков (наместников) и бесерменов (сборщиков дани), то их, причисленный к лику святых, князь дважды, как предавшийся Орде оборотень, ходил с монголами на Новгород и беспощадно подавлял восстания, массовыми казнями принуждая к покорности. Прожил он недолго, будучи хилым и болезненным отроду, он никогда не принимал личного участия в битвах, приписанных ему церковными летописцами и с тридцати лет после тяжелой болезни не мог вполне оправиться до конца. Но «доблестная» его фигура, прославленная только лишь враждебностью к Западу и служением Орде, вполне заслуженно обрела «первое имя России» от сегодняшней подлой власти и ее черносотенных подданных. Именно с него прижилась в русской земле на макушке высшей власти ханская шапка как символ ее беспредела. Двести лет его потомки ездили за золотыми ярлыками в Орду и в княжеских междуусобицах клеветали на своих соперников перед ханами. И Орда уж была не та.
Когда с середины XIV-го века четверть века подряд в ней каждый год менялся очередной хан-марионетка, нашелся было на Москве князь, решившийся сбросить ордынское иго, и встретил на Куликовом поле Мамаево войско честь по чести, так что бежал Мамай в Орду, не оглядываясь. Но и у Дмитрия Доского из всего войска в живых осталась одна десятая. Такая победа близка к поражению. И пришедший к Москве новый хан Тохтамыш нашел ее без князя, бежавшего в Кострому. Москву хан сжег и от жителей осталось в ней часть не большая, чем от Куликовой битвы, бежавшая из города.
Так что платила Русь дань Орде еще сто лет, до тех пор покуда Золотая Орда не стала распадаться к средине XV века на улусы Ногайской, Астраханской, Крымской, Сибирской и Большой Орды в течение какой-то четверти века, а Московское княжество стало успешно «собирать земли», ликвидируя политическую самостоятельность захватом, политическими интригами и подкупом других княжеств, великих и удельных.
Сын Василия Темного, такого же прихвостня Орды, как все его предки, кроме деда, Дмитрия Донского, Иван III повторил подвиг Батыя — ликвидировал самостоятельность всех русских княжеств. В честь чего повелел, после «стояния на Угре» и отступления без боя Ахмед-хана, титуловать себя «государем всея Руси». Создание русского национального государства произошло, но на чисто русский склад. Оказалось, что новому государству никакие законы не нужны. Но и через более, чем век спустя, нужды в них не возникло. Английский посол при дворе последнего Рюриковича, царя Федора, Джейлс Флетчер, наблюдатель прилежный, пишет в своей книге «О Государстве Русском»: «Письменных законов у них нет, нет и правил, которыми бы руководствовались судьи. Есть воля царя, да закон изустный».
И в самом деле, если «отступить от своего Государя» то же что и «от Самого Господа Бога», как утверждает современная летопись относительно нежелания Великого Новгорода покориться Москве, то какой еще нужен закон, когда ведома царская, она же Господняя, воля?! Оженившись на царевне погибшей Византии, Иван немедля спроворил ее герб для своих нужд и сменил старый московский на импереторского двуглавого орла, давая понять, что теперь он — наследник византийской державы. Дремучая русская церковь — вторая голова орла и верная раба головы первой своим пророческим даром поддержала эти претензии. Псковскому монаху было откровение о том, что не менее дремучая Москва стала Третьим Римом, о чем он и сообщил царю Василию, чтоб его порадовать: «вся христианская царства придоша в конец и снидошася в едино царство, два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти.» Не преминул он порадовать и следующего царя Ивана (Каина), как только тот забрался на трон:
«Один только православный и великий русский во всем поднебесье, как Ной в ковчеге, спасшийся от потопа, управляет и направляет Христову Церковь и утверждает православную веру.»
Барон Герберштейн, немецкий дипломат, побывавший в Москве при Васильевом царстве, подтвердил в своем сочинении, что все так и есть: царь «скажет — и сделано. Жизнь, достояние людей мирских и духовных совершенно зависит от его воли. Нет противоречия, и все справедливо, как в делах божества, ибо русские уверены, что великий князь есть исполнитель воли небесной…»
Уверены они и в том, что, кроме них, христиан уже не осталось. Капитан немецких рейтеров, несших охрану в Кремле при царе Федоре Алексеевиче, Георг Шлейсингер в своем описании России сообщает:
«…получили кнута и были сосланы в Сибирь те люди, которые постоянно настаивали на выезде и не хотели отказаться от своего намерения… Они полагают, что того человека совратили, и он стал предателем или хочет отойти от их религии, к которой они очень привержены, а тех кто не принадлежит к их церкви, они не считают истинными христианами.»
Через полтораста лет, погостив у царя в России, маркиз де Кюстин напишет: «подъяремный народ всегда достоин своего ярма: тирания — это создание повинующегося ей народа.» И его гостеприимный хозяин Николай I сам подтвердит ему это: «В России существует еще деспотизм, потому что он составляет основу всего управления, но он согласуется и с духом народа»
Ошеломляющая откровенность! Прекрасным комментарием к ней звучат слова одного из самых образованных и сведущих людей своего времени, дипломата князя Петра Козловского в разговоре с де Кюстином: «Все акты жестокости в отношении Польши являются в глазах истинно верующих великой заслугой русского монарха. Святой Дух вдохновляет его, возвышая душой над всеми человеческими чувствами, и Сам Бог благословляет исполнителя своих высоких предначертаний. При подобных взглядах судьи и палачи тем святее, чем большими варварами они являются.» Предположения де Кюстина, что через 50 лет «в России вспыхнет революция, гораздо более страшная», чем происшедшая на его родине оправдались с ужасающей убедительностью (ошибка в сроке значения не имеет),
За девять лет до него такое предсказание прозвучит из уст Михаила Лермонтова: «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет. Забудет чернь к ним прежнюю любовь…». Поразительный консонанс гения 16-тилетнего юноши и интеллектуальной интуиции сорокалетнего мыслителя. Но, видимо, именно в те годы тень катастроф, отбрасываемая ими из будущего, достигла той черты, где её начинают замечать те немногие, кто наделены даром так или иначе предвидеть события. На этот раз произошла бескомпромиссная перемена всех вывесок, и образ Божий, воплощенный (по православной вере) в царе, был беспощадно сожжен в революционном огне. Однако в вожде мировой революции с поражающей души освободившихся от «религиозного дурмана» людей отчетливостью воплотился образ Сатаны. И русский народ еще более восторженно и покорно, аки за Господом Богом, пошел за ним, распаляясь ненавистью ко всем его врагам и трясясь перед ним от страха. И крепла вера, что там, за «мировым пожаром в крови» их ждет светлый рай, называемый по новой «фене» коммунизмом. Самым удивительным на первый взгляд фактом является то, что люди, казалось бы, понявшие что они 70 лет верили в ложь, что и привело их не в обещанный рай, а в нищету и разруху, почти такую же с какой начинали после «Великой Революции», что «народная власть» обворовывала их все эти 70 лет и продолжает обворовывать и теперь с еще большей наглостью и ложью, теперь не о коммунизме, а о Великой Православной Демократической России с двуглавым орлом и иконой Царя Великомученика, с идолом Ленина в мавзолее и со сгнившим Сталиным за мавзолеем и т.п. и т.д., несмотря на все это продолжают верить в эту воровскую власть и в величие России. Ну, не удивительна ли эта загадочная русская душа?!
Тайна этой загадки, неподдающейся разрешению уже два столетия, не столько тайна, сколько недосмотр. Исследователи не там искали разгадку. Одни искали в достоинствах, другие — в недостатках; их было много, но самый главный оказался так велик, что не охватывался взглядом с избранной точки зрения. Это был первобытный недостаток всего человечества, возникший как прямое последствие первородного греха и сохранившийся в наибольшей степени у людей, ставших называть себя русскими. Сами они пренебрежительно называют его «беспредельщиной», не сознавая того, что она значит в их жизни и в истории.
Когда в поисках своего самоутверждения человек отвернулся от Бога, он вдруг обнаружил вокруг себя пустоту, в которой нет никаких моральных границ. Бог сохранил ему начатки его духовных способностей: чувство священной ценности жизни и милосердия, священного смысла бытия и чувство достоинства существа, созданного по образу и подобию Бога. Благодаря им человек может осознать ужас безбожия и обратиться к Богу, и, получив от Него бесценный дар веры, начать учиться по заповедям Его, как жить в этом мире, чтобы вернуться к Нему и быть преображенным для совершенной и вечной жизни.
Может, но отнюдь не всегда хочет. И еще чаще хочет, но не очень. И лукавит перед самим собой и людьми, изображая из себя человека, почитающего Бога, и даже заглядывает по большим праздникам в храм, но живет по всей своей воле и свободе, доступной ему в этом мире. Только эта дурная свобода и ограничивает произвол его желаний, как и у человека, ни во что не верящего. Русский человек привык к лукавству, живя рабом под тиранической властью своих царей и вождей. Сам того не зная, в тиране он и поклоняется самому себе и ненавидит самого себя. Тиран — это простая проекция раба на плоскость беспредела. Для тирана его народ — это его рабы и его семья, Раб в своей семье — такой же тиран. Как поётся: «любовь — кольцо, а у кольца начала нет и нет конца.». Поэтому раб любит Петра Великого и Сталина, хотя и боится, а тиран любит только рабов, и презирает. Их беспредельная гордыня — главная доминанта русского национального характера, господствующая над всей русской историей, отражаясь во множестве разных лиц и судеб на все лады. И загадочность ее лишь в том, что полный беспредел — это полный хаос, который отрицает какую-либо верность и постоянство, какой-либо закон и порядок в принципе. «Вольному сердцу» враждебен разум и смысл жизни, враждебна любовь и верность. Ему любезен дух беззакония и разнузданности, все, что может ограничивать или связывать его, все, в чем он чувствует превосходство над собой, кроме голой силы, для него ненавистно, всячески им унижается и связывается с образами его врагов. Превосходство же силы, беспощадно подавляющей волю, единственный аргумент, перед которым русское вольнолюбие отказывается от сопротивления и отвечает рабской покорностью. Поэтому так эффективна была сталинская методика — «Бить, бить и бить!». Гений архипалача проявляется более всего в умении подбирать рабов, жаждущих палачества, и организовывать в спаянный кровью и страхом «орден», стоящий опричь всякой иной власти. А стихией, в которой зарождаются эти будущие людоеды без страха и упрека, является первобытная стихия бунта «бессмысленного и беспощадного». Извлеченные из его кровавой пены, помилованные в отличие от казнимой массы, они рекрутируются в тайные службы не только за сведения, которые готовы передать о том, кто чего стоит среди бунтовщиков, и не за готовность пускать в расход бывших соучастников, а более всего за ненасытную жестокость, за бесчеловечность всегда тлеющую в их полуприкрытых глазах. С какой стороны не подойди, беспредел воли и беспредел жестокости в одном кольце «любви». Первый период грешной истории людей начался порывом на волю Адама и окончился апофеозом войны Ламеха. И если из того, что сообщает Библия об Адаме, можно извлечь предположение о каком-то глухом недовольстве своей зависимостью от Бога, то зарождение греха гордыни в его душе можно только допустить чисто логически. В то время у Ламеха этот грех открыт нараспашку. Именно это роковое сочетание недовольства своей судьбой и гордыни, жажды полного беспредела свободы и бескрайнего величия сближает духовно испанский и русский народы.
В русской поэзии мотив воли полон глубочайшего лирического чувства. Сама Россия часто предстает в воображении поэтов, воплотившись в древний образ скачущей лошади и судьбы. У Пушкина она поднята на дыбы железной рукой Петра, но и покорившись насилию, осталась неукрощённой, затаившей дикую ярость до поры, когда можно будет сбросить и затоптать наездника. Это и хотел обнаружить и понять поэт, занявшись параллельно с историей Петра историей Пугачева. Одно и то же зло звериной жестокости пылало и в глазах Петра и в глазах вождей пугачевщины. Совершенно иначе, восторженно, лишь с легкой грустью по затоптанным колокольчикам, воспевает неукротимый бег своего дикого, непокорного коня граф Алексей Константинович Толстой, сознавая, что ему не удержать уздой свою судьбу. «Я лечу, лечу стрелой, только пыль взметаю, Конь несет меня лихой, а куда? Не знаю!.. Есть нам, конь, с тобой простор! Мир забывши тесный, мы летим во весь опор к цели неизвестной! Чем окончится наш бег? Радостью ль? Кручиной? Знать не может человек, знает Бог единый.». Это искреннее поэтическое выражение первобытного произвола воли можно принять за лучшую формулировку доминанты русского характера в несколько смягченном варианте. Колокольчики, конечно, простят. Но из песни слова не выкинешь. И вторая неотделимая составляющая, третьеримская, никуда деться не может: «И хозяин на крыльцо выйдет величавый, Его светлое лицо блещет новой славой. Всех его исполнил вид и любви, и страха, На челе его горит шапка Мономаха»! Наоборот, плач над судьбой своей Жены России не может на рубеже веков сдержать поэт, как не может остановить вечный бой и ее бешеный скок. «Закат в крови! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь… Покоя нет! Степная кобылица несется вскачь!» Эпохи меняются, но главные стремления национального характера не меняются никогда. Вернувшийся с полей Второй Мировой войны артиллерийский капитан и поэт пытается понять, откуда в его философической душе полурусского и полуеврея появились бешено скачущие кони. Оказалось, что прадед его был ямщиком: «… Он плевал на ладони и в темень хлестал наугад… До сих пор еще кони в крови моей где-то летят!» Пожалуй, все же, голос крови здесь не причем. Ни у Блока, ни у Высоцкого ямщиков в роду вряд ли сыщешь. В русской душе коней гонит вскачь не кровь, а судьба. И опять в сползающей к очередному развалу империи поэт неосознанно объединяет ее приближающийся крах со своей «привередливой» судьбой: «… Значит, скоро и нам — уходить и прощаться без слов. По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, неизвестно к какому концу унося своих седоков.» … « Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому краю Я коней своих нагайкою стегаю… Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю! Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее! Умоляю вас вскачь не лететь!… Хоть немного еще постою на краю…» Чуть-чуть они помедлили, но не более. Что касается третьеримских идеалов, то сразу после разоблачений «культа личности» они еще могли тешить души амбициозной черни в Кремле и в его подворотнях. Половина страны была в шоке и лишь постепенно выходя из него стала делиться на тех, кто укрепился на убеждении, что «Сталин победил в этой войне», а половина, что он преступник, погубивший треть всего народа. На том и порешили. Но наступившая разруха и голод, толкнули к «перестройке», отказавшейся от империи. И «сталинские сироты» получили новый аргумент: «При Сталине нас все боялись!». Страна более четко разделилась на «наших» и не наших, «Наши» чувствуют, что власть с ними, но не решается признаться, А значит слабовата. А сами «наши» трусоваты, чтобы без ясной и громкой команды власти начать всероссийский погром. И вода в облаках, как прежде, темна.
Зато русская тоска по беспределу в его первобытной чистоте — эта «разбойная краса» России, никогда не вянет, и «Охоте на волков» Высоцкого подпевает вся страна, и привередливые кони все также несут вскачь к последнему приюту кувыркающуюся в санях пьяную русскую душу. В чем же причина, что «веселие Руси есть пити и без него не могем — по словам равноапостольного князя — жити», и тысяча лет как один день? Почему больше всех других народов пьют, воруют, лгут, хамят, сквернословят, разбойничают, развратничают и раболепствуют в большинстве своем люди, именующие себя русскими, и при этом считают себя самым великим народом, который призван спасти все народы, когда всех их покорит? А потому, что унаследованная от Адама всеми народами жажда своеволия и самоутверждения в русском народе в течение всей его истории живет в самом первобытном и диком, самом «бессмысленном и беспощадном» воплощении. Это не вяжется с интеллектуальной культурой и религиозными поисками немногочисленной прослойки верхнего слоя русского общества двух последних веков, которую интеллектуалы на Западе представляют себе выразительницей духовных поисков русского народа. Но их влияние на народ всегда было ничтожно. И сама она крайне разнородная в своих исканиях «царства Опоньского» от декабристов до диссидентов, очень смутно представляла себе, что это за явление природы русский народ, и с беспримерной глупостью ожидала как светлого праздника народную революцию. Обманывая самих себя, они легко склоняли верить себе и знающих Россию только по литературе иностранцев, Сами же постоянно увлекаясь идеями очередных властителей дум в Европе, отличались крайним непостоянством в исповедании этих идей. Каждое увлечение начиналось бурно, затопляя души энтузиазмом, но в силу поверхностного понимания и кратковременности эмоциональных возбуждений, вскоре сменялось угасанием огня чувств и остыванием веры, а затем и полным разочарованием и даже подозрением в том, что их пытались соблазнить лживыми измышлениями, как сатана дотоле праведную Еву. Однако эмоциональная потребность во всеобъясняющих идеях намного превосходила умственные возможности, и через краткий период отдохновения души в безверии и пьянстве она вновь загоралась страстью к новой идее. Причем не имело никакого принципиального значения вольтерянство это или кантианство, гегельянство или дарвинизм, социализм или ницшеанство, фрейдизм или марксизм. Главное было в сути, выражаемой несколькими словами, обретающими магическое значение. А самое главное, что лишало авторитета общепринятые нормы и правила, благовествовало свободу от моральных заповедей и законов. Но дальше интеллектуального и морального блуда практически не шло, хотя именно в этой сфере весьма активно способствовало девальвации ценностей итак еле-еле удерживающих от распада «Третий Рим». Более эффективным, чем где-либо этот процесс шел в России, потому что общечеловеческое непостоянство как прямое проявление беспредела человеческой воли, которая, утратив Бога, бесплодно ищет что-либо «по вкусу своего языка», что бы могло Его заменить, свойственное в разной степени всем людям, в дремучем бессмыслии русской души имеет свой полюс. Гамма эмоций в ней одна и та же, что при увлечении идеями, будь то мирскими или псевдорелигиозными, что в человеческих отношениях, в дружбе и в любви. Схема одна и конец один — нигилизм и разврат. Кроме разума и совести у человека нет возможностей как-то ограничить произвол своих чувств. Разум может даже привести человека к сознанию необходимости веры. Но дать веру разум не может, ибо веру дает только Сам Бог, вера — Его прикосновение к сердцу человека. Но в стране, где разум презираем и гоним, где даже почитаемый всеми свободомыслящими людьми мыслитель утверждает, что «ум слишком большой противен», нет спасения от духовной деградации народа и малое число праведников ее не спасет. Поэтому Россия становится первым в мире атеистическим и фашистским государством. Поэтому она губит в тюрьмах и концлагерях десятки миллионов своих подданных и уничтожает на войне 30 миллионов своих солдат, чтобы уничтожить 3 миллиона немцев. Поэтому, развалившись как империя, она превратилась в единственное в мире государство, управляемое громадным аппаратом уголовников, созданным шайкой опричников из карательного ведомства. И по всему тому неоспоримо утверждение, гласящее, что единственное призвание России в том, чтобы показать всем другим народам, как нельзя жить. Апогей российского беспредела — атеизм, и именно в этом величие идеи коммунизма и Великой Октябрьской революции, вызвавшей цепную реакцию образования компартий всей Европы до Китая и Америки. Это духовный итог мировой цивилизации, достигаемый в эпоху старости.
Произвол монархической власти, соединившей в своем скипетре все виды земной власти сразу после того, как с помощью разросшихся городов и мелкого дворянства ей удалось сломать хребет самовластию крупных феодалов, был назван историками абсолютизмом. Среди трех главных монстров XVI века Филиппа II, Генриха VIII и Ивана Грозного последний несомненно был самым чудовищным в своих владениях. Впервые это был уже произвол, воплощающий полный беспредел, который закончился умерщвлением деспота и скорым крахом разоренного государства. Главным изменением, внесенным в европейский мир абсолютизмом на четыре столетия вперед, был возрожденный после падения Византии принцип — что хочет Бог, теперь определяет не церковь, а монарх.
Отколовшаяся от вселенской церкви, спустя полтысячи лет после православия, протестантская ее часть подкрепила это новшество передачей вопроса в руки политической власти (лютеранство) или финансовой (кальвинизм). Естественно, что и вопросы о том, какое свободомыслие считать преступным, а какое дозволенным, перешли теперь в компетенцию светских властей, которые гораздо либеральней относились ко взглядам, не затрагивающим политических проблем. Таким образом к концу XVII века естественные науки и проблемы происхождения вселенной и человека, история мира и исследование всевозможных тайн бытия оказались свободными от преследования со стороны власти, независимо оттого, что думает об этом церковь. Результаты не заставили себя долго ждать. В начале XVIII века вышло из подполья масонство, заявив о себе как о филантропической и просветительской организации. За ним высыпали на белый свет, как грибы после дождя, дотоле прятавшиеся всевозможные мистические общества. А в последней трети XIX века атеизм во всеуслышанье провозгласил свои права среди различных человеческих мировоззрений. Ему почтительно сопутствовала добрая дюжина сатанинских сект, слегка задрапированных оккультными вуалями. Культурный прогресс достиг главных стратегических позиций. Передовая часть человечества уверовала в свое интеллектуальное и техническое могущество. Расистские теории определили диспозиции народов на планете. Военная индустрия и армии изготовились к исправлению перекосов в этих диспозициях. Патриотические идеологии убедили великие народы в их безусловном превосходстве над конкурентами. Сексуальная революция подготовила женщин к освобождению от уз брака и семьи для полного раскрытия своего социального и творческого потенциала. Социальные доктрины подготовили передовые ряды эксплуатируемых низших сословий к борьбе за построение лучшего мира на обломках мира существующего. Распространившиеся террористические общества приступили к процессу очистки своих и чужих государств от наиболее опасных врагов свободы. Правительства оживленно обсуждали проблемы всеобщего мира, почесывая под столом переговоров кулаки. И наконец сцепились в самой жестокой и кровопролитной из войн за всю предыдущую историю. 10 миллионов погибших на фронтах, столько же — в тылу, 20 миллионов искалеченных, 4 рухнувшие милитаристские империи, из которых две, как оборотни, воскресли в зверином фашистском обличье, чтобы начать новую несоизмеримо более страшную войну за установление новых порядков в мире. Но главным итогом Первой Мировой войны стал выход к ее концу на арену, когда у всех воюющих стран запас сил был намного меньше, чем их было истрачено, нового претендента на установление мирового порядка.
«Плавильный котел» детей Вдовы
Об этом несколько позднее, в 1928 году, будет поведано на его главном документе — однодолларовой купюре, украшенной портретом первого президента США: «Новый мировой порядок»! И символ единства 13 первых штатов охраняемый капитолийским орлом с пучком молний в когтистой лапе. А с вершины вселенской пирамиды, еще несколько не достроенной вольными каменщиками, одноглазое высшее существо освящало их труд. Однако запущена в серию эта банкнота была с разрешения Рузвельта лишь в 1935-ом, а поступила в обращение только в 1942-ом году. Все эти таинственные изречения и символы, украшавшие большую печать ордена иллюминатов, извещавших о своем появлении в мире в 1776 году и тогда же попавшие в руки Франклина, посла только что возникших США в Париже, не говорят ни о чем ином, кроме как о дурном вкусе всех конспираторов к приданию себе загадочности и мистического колорита. Но преемственность во вкусах симптоматична.
Открыто Америка сделала первые шаги в этом направлении сразу же по капитуляции Германии в I Мировой войне. Обеспечив внимание к своим предложениям щедрыми субсидиями союзникам для преодоления разрух, причиненных войной, Америка сразу взяла их за рога и вслед за проектом мирного договора с поставленной на колени Германией выдвинула проект создания «Лиги Наций» в качестве органа для предупреждения новых войн. Этот жалкий эмбрион предполагаемого будущего мирового парламента продолжает в личине ООН прозябать на краю американской земли и поныне, со вкусом играя роль выразителя общего мнения всего мира и проматывая доброхотные даяния тех стран, которым есть что подать, и, отщипывая крохи тем, которым дать нечего. Став кредитором главных государств Европы (и Америка прежде всего начала ткать мировую финансовую сеть — долларовую зону, скрепляя ее в местах наибольшей финансовой активности договорами между крупнейшими банками. Причем наибольшую активность в этой сфере проявляло не государство — США, а деловая Америка — ее лидеры, Морганы, Рокфеллеры и десяток их сателлитов. А несколько ранее, в 1913 году, проект создания банка — федеральной резервной системы разрабатывает тишком эта самая компания и передает его президенту Вильсону через двух его главных советников, «полковника» Хауса и барона Варбурга, людей клана Рокфеллеров. После утверждения его в конгрессе как проекта президента, в финансовой структуре США возникает могущественейший консорциум 12-ти банков, все управляющие которого являются не служащими государства, а представителями частного бизнеса. Это самая крупная концентрация частного капитала в мире, оказавшаяся в обход Конституции США во главе государства и независимо от Министерства финансов. В 1921 году, после создания Лиги Наций, куда сами США не вошли, те же Рокфеллеры и Морганы создают также частным образом Совет по международным отношениям. В тесной связи с этой структурой США приступили к созданию мировой политической конструкции, формируя в районах наибольшей политической активности блоки государств, имеющих общие стратегические интересы в этих районах и общих противников, скрепляя их в политические союзы на основе договоров, субсидируемых своей экономической и военной помощью. В американской индустрии преобладающее значение получило развитие всех средств коммуникации: авто, авио, судостроение, электротехника и энергокоммуникации, и как основа жизнеобеспечения всех этих отраслей — нефтедобывающая и перерабатывающая промышленность, полностью сосредоточившаяся в руках клана Рокфеллеров. Когда к концу 20-х, в президентство Кулиджа, «просперити» дикого капитализма, бурно развивавшегося под знаменем экономического произвола, привело к массовому забастовочному движению (в частности на битумонозных шахтах в империи Рокфеллеров) и возмущению в обществе, в узком кругу финансовой и чиновничьей элиты, уже достигшей необходимого консенсуса под сенью Богемской рощи, где уже четверть века они ежегодно отдыхали, был выработан и согласован проект, разумеется секретный, как путем прекращения распыления капиталов (в США в это время функционировало 16 тысяч банков) и концентрации их в банках ФРС увеличить мощь «государства» то есть своего влияния на власть, и заодно приструнить слишком одемократившуюся чернь. Средства, использованные для достижения этого результата были преднамеренно разнообразны, так что у историков до сих пор нет однозначного ответа на причины возникновения «Великой Депрессии». Но хорошо известно, что около своей норы лиса не промышляет, а биржа — земля ничейная и там искать, кто тебя обобрал, дело совершенно пустое. Однако достаточно заглянуть в календарь 1929 года, чтобы увидеть: 19 сентября цена акций на Нью-Йоркской фондовой бирже достигла максимальной величины, а 24 ноября уже «черная пятница» и, как налетевшее торнадо, началось обвальное падение. Пытаться угадать, из какого далека пришел сигнал брокерам менять бычьи рога на медвежьи шкуры — все равно, что разгадывать тайну Бермудского треугольника. Если сопоставить кризис 1929-го и 2008-го, то нетрудно заметить, что последний сопровождался максимальными за всю историю ценами на нефть — 147 долларов за баррель, которая в 1972-ом году стоила менее двух долларов за баррель. Казалось бы, причем здесь нефть, если согласно объяснениям все началось с кризиса ипотечных банков? Вызванные в конгресс боссы фирм «Эксон», «Мобл», «Шеврон» и др. снизошли прислать своих представителей, которые, хоть убей их, ничего вразумительного о причинах бешеного роста цен на нефть сказать не смогли, лишь, пожимая плечами, кивали на «Опек». «Опек» клялась Аллахом, что ни сном, ни духом не ведает о таких нехороших делах. Бермудское безмолвие опять нависло над загадочной катастрофой. Несчастные супербанки получили от правительства США колоссальную денежную помощь, но для безработицы, которая по сведениям с бирж труда твердо стоит на отметке 9% (а фактически, надо полагать, вдвое больше) все эти золотые дожди, что парковые фонтаны для засыхающих посевов. Директор ФРС, впрочем, от случая к случаю утешает жителей Америки, что в сухой почве уже что-то начинает шевелиться, и не пройдет и пары лет как появятся свежие всходы. Остальной мир, снова вслед за Америкой посыпавшийся в кризис, как костяшки домино, предоставлен вполне самому себе. Он подозревает, конечно, что у него возникли проблемы из-за того, что в Америке наворовали жирные коты, но из подозрений супа не сваришь.
Что же до властей Америки, заседающих в Капитолии и в Белом Доме, то похоже, что сегодня они ничего другого и не могут, кроме того, чтобы заседать и препираться между собой по поводу того, что делать? Слишком долго тянулось увлечение американским футболом между ослами и слонами. Слишком долго заливали в свой «плавильный котел» одни представителей «разноцветных народов», другие предприимчивых и яйцеголовых. Победили ослы. Обе команды не заметили, куда занесла их азартная игра XX-го века. Создать модель нового мирового порядка по масонскому проекту на американской земле, им не удалось. То, что у них получилось — являет собой впечатляющий пример нового беспорядка. Слишком много вливали и слишком плохо размешивали. История часто удачно смешивала народы, правители — никогда. Пример России, Америки, Франции, Испании, Бельгии и Латвии несмотря на различные методики, тому убедительные доказательства. То, что получилось, хуже того что было в начале. Когда наибольшей частью населения страны, называемого при демократической системе электоратом, становится толпа, реальная власть в стране оказывается в руках криминальной структуры («большой шайки разбойников» по выражению Блаженного Августина). На дезинтегрированную массу — толпу сильнее всего действуют не доказательства в необходимости того или иного правительственного курса, а лозунги, нацеленные на возбуждение чисто инстинктивных эмоций. При тоталитарных режимах, ряженых в фиговую демократию, это страх и национальное тщеславие — надежная почва для беспредельной деспотии там, где исторически сложившееся большинство рабов сильной «нашей» власти и врагов всех «чужих» внутри и вне. В современной России это шайка потомков сталинской опричнины с подчиненными ей громадным (большим, чем в советские времена) аппаратом воров — чиновников и олигархией пройдох «бизнесменов». При режимах либерально-демократических это успех и большие деньги со свободой покупать все радости жизни. Если первое у народов, принявших протестантский взгляд на вещи, в крови, то второе — это ценность, порожденная рыночной культурой, сумевшей увлечь поколение, пережившее шок от бессмысленной бойни I-ой Мировой войны, плюнуть на все «философии» и морали и начать просто радоваться жизни всеми доступными средствами. С беспримерной быстротой эта культура стала распространяться по миру, благодаря техническим достижениям в руках боссов рынка, особенно кинематограф, и «восстанию масс», о котором поведал миру Ортега и Гассет. Человеку массы нужно все, что ему по вкусу и что стало ему доступно, благодаря демократии, индустриализации и рынку. Он стал главным потребителем и главным корреспондентом рынка. Тем более что в основе культуры боссов, менеджеров и масс одни и те же ценности, отличающиеся только качеством и сервировкой. Это самые исконные радости земной жизни — еда, секс и зрелища. И для настоящего потребителя они хороши свободой потребления. Свободой от любых выдуманных ограничений. Не приходится удивляться, что пышным цветом расцвела эта культура на родине наиболее свободного рынка, в Америке. И главным ее цветником в 20-х годах стал Голливуд. А нагловатой эмблемой Голливуда, которую ненавидела критика, общество и церковь, стала первая сексуальная звезда Америки Мэй Уэст. В 30-е, когда для уха ханжески благочестивой публики само слово «секс» звучало как нецензурное ругательство, роли триумфальной героини полусвета, которые она играла, сценарии к фильмам, которые она писала, колоссальные гонорары, которые она получала, и полные язвительной иронии афоризмы, которые она снисходительно рассыпала вокруг себя — были откровенным и хладнокровным вызовом уходящей под напором массовых потребителей и больших денег ханжеской эпохи. До нее никто не мог во всеуслышанье заявить: «Грех сотворен человеком, но вкус у него божественный», «Из двух зол я всегда выбираю то, которого раньше не пробовала», «Хорошие девочки делают то же, что и плохие… Только делают это очень хорошо». И ей аплодировало море восхищенных поклонников по всей стране. Ее популярность была беспрецедентна, но все-таки для духа разнузданной сексуальности народ еще не созрел. Он воплотился в американском обществе лишь тогда, когда для человека «среднего класса» утратили конкретную ценность религия, мораль и право. Будучи заменены одной фальшивой (основанной лишь на пустой декларации) ассигнацией «Прав человека». Тогда сексуальная революция, о которой так долго говорили феминистки, победила, разбив именно на голову, своих врагов реакционеров. Не стоит недооценивать значения этой победы. Хотя свобода в выборе партнера для полового акта обретена де-факто уже давно, что для благозвучия называется «заниматься любовью», но устранение нежелательных плодов этого занятия до сих пор не получило четкой правовой и материальной поддержки повсеместно. Женщину деспотически лишают права избавиться от образовавшегося в ее матке тельца. Мужчинам разрешено все, позанимался и в сторону, никаких последствий. А платить за удовольствие приходится одной женщине. Такова простая и ясная женская логика. Но для того, чтобы понять что такое жизнь, логики не хватает. Она просто тут не причем. Если женщина, жизненное призвание которой — это прежде всего материнство, не понимает, что делая аборт, она совершает убийство, данного ей ребенка, она уже расчеловеченный человек. Похоть, овладевшая ею, лишает ее материнства и лишает человечности. Там, где царит насилие, ее убивает страх. Если у мужчины, призвание которого быть защитником жизни, зависть вытравляет миролюбие и лишает терпимости, он становится подозрительным и злобным убийцей. В современном коммунистическом Китае женщина принуждается делать аборт, если она, уже имея одного ребенка, забеременела вторично. Количество насильно абортированных исчисляется миллионами. Это чудовищное преступление, геноцид осужденный Декларацией прав человека, не осуждается, тем не менее, ни ООН, ни борцами за права человека. А свободы абортов по желанию забеременевших в некоторых либеральных странах пламенные правозащитники уже добились. Предположительней других причин этого формального парадокса выглядит нескрываемый радетелями о новом мировом порядке взгляд, что на земле уже и так слишком много лишних людей, не умеющих, да и не желающих самостоятельно решать проблемы своего выживания. Так что по большому счету ни шлюхи, борющиеся за свободу, ни китайские «чистильщики», ни идейные террористы дела не портят. Правильный расчет — главное условие порядка. К величайшему сожалению большинство людей не любят тратить много времени на размышления, с одной стороны надо дело делать, с другой — и отдых человеку нужен. Поэтому тому, кто еще не дожил до пенсии, размышлять особенно некогда, а дожившему непривычно и скучно. Это, вероятно, главная причина того, что они пользуются наиболее расхожими и общедоступными мнениями о причинах событий происходящих в мире. В частности широкой популярностью пользуется мнение о тайном мировом правительстве, то ли уже сварганенном масонами, то ли еще формируемом. И, разумеется, все крупные неприятности относят на его счет. В мировом финансовом капитале масоны действительно представлены наилучшим образом, и люди охотно верят, что тот, кто владеет деньгами, тот и заправляет делами. Но на самом деле это легко принимаемое за истину утверждение держится на недостаточной осведомленности и на суеверии маловерных или безбожных людей. Имеет место и часто выбалтываемое самими масонами их утопическое желание. Наконец многие крупные события, причины которых остаются непонятыми, оставляют у массы людей ощущение какой-то тайны, сокрытой за ними. И тайна действительно существует, но суть не в ней. Она рождается, когда организаторам «нового порядка» нужно сделать какую-нибудь большую пакость, чаще всего крупную провокацию — любимый метод их хозяина, и чтобы ее надежно скрыть, надо надежно похоронить ее под кучей мусора — множества слухов, журналистских версий разного толка, аналитических исследований и частных расследований, высыпаемых верными СМИ на головы жаждущих правды. Но провокация не создает события, являющегося конечным результатам давно идущих в мире процессов. Ее цель — подтолкнуть его в нужном для организаторов направлении. Причем далеко идущие последствия свершающегося события им не видны и даже не интересуют. Как игроки на бирже, они всегда преследуют «короткую прибыль» и, получив ее, нередко даже не способны понять, что неожидаемые ими долгие потери — это их рук дело. Брокеры никогда не могут стать хозяевами биржи. И самые большие деньги ничего сами не делают, но часто оплачивают дела, последствия которых неустранимы никакими деньгами. Вырубка лесов везде, где оставались еще громадные зеленые массивы, сократила необходимое поглощение в процессе фотосинтеза солнечной энергии настолько, что летняя жара с каждым годом становится все более нестерпимой для человечества, обмеление рек и озер непрерывно сокращает площадь территорий, годных для проживания людей, животных и растений. Случайные искры становятся причинами ставших постоянными лесными пожарами разносимыми ветрами на громадные территории. Усиление вулканической деятельности, наводнения и ураганы разрушают планету. И перед картиной катастрофического нарушения экологического равновесия хищным и безмозглым вмешательством покорителей природы и космоса, все кучи золота, которое нагребли под себя «жирные коты» — это бесполезная груда металла, которая бессильна оплатить природе причиненный ей вред. Перечисление грехов мирового ростовщического капитала и объяснение механизмов экономических кризисов, и болезней экономики, освобождающейся от производства реальных потребительских ценностей, ради торговли технологической документацией и ценными бумагами, и превращение банков и бирж из вспомогательных средств денежного обращения в экономическом организме в злокачественные учреждения, занятые выращиванием денег из денег и превращением всего населения в постоянных должников, подданных не столько государства, сколько своих кредиторов — все это и многое другое требует жанра не очерка, а монографии и эрудиции большей, нежели имеется у автора. Но грех против Бога и человека нельзя обойти стороной.
(продолжение следует)
